На вечере «великопостной магии» я познакомил его с ученицей театральной студии, Лелей Скалон. Она сразу очаровала Хлебникова. Он неоднократно просил меня помочь ему встретиться с нею, но мне, уже не помню по каким причинам, не удавалось исполнить его желание.
Однажды утром он пришел ко мне на Гулярную и объявил, что твердо решил добиться встречи, но не знает, как это сделать. Я ответил, что единственный способ — это пригласить Лелю Скалон и ее подругу, Лилю Ильяшенко, исполнительницу роли «Незнакомки», в «Бродячую Собаку», но что для этого, разумеется, нужна известная сумма денег на ужин и вино — денег, которых ни у него, ни у меня не было.
Так как он продолжал настаивать, не считаясь ни с чем, я предложил ему отправиться в ломбард с моим макинтошем и цилиндром и взять под них хоть какую-нибудь ссуду. Через час он вернулся в полном унынии: за вещи давали так мало, что он не счел нужным оставлять их в закладе.
Мы мрачно молчали, стараясь найти выход из тупика.
Вдруг лицо Велимира прояснилось:
— А не взять ли нам денег у Гумилева?
— У Гумилева? Но почему же у него?
— Потому, что он в них не стеснен, и потому, что он наш противник.
— Неудобно обращаться к человеку, который после нашего манифеста еле протягивает нам руку.
— Пустяки! Я сначала выложу ему все, что думаю о его стихах, а потом потребую денег. Он даст. Я сейчас еду в Царское, а вы на сегодня же пригласите Лелю и Лилю в «Собаку».
Он исчез, надев для большей торжественности мой злополучный цилиндр.
К вечеру он возвратился, видимо, довольный исходом поездки. Выполнил ли он в точности свое намерение или нет, об этом могла бы рассказать одна Ахматова, присутствовавшая при его разговоре с Гумилевым, но деньги он привез.
В «Бродячей Собаке» мы заняли столик в глубине зала. Велимир не спускал глаз с хорошенькой студийки, сидевшей напротив него, и лишь время от времени беззвучно шевелил губами. На мою долю выпало развлекать беседой обеих подруг, что вовсе не входило в мои планы, так как девиц я пригласил только по настоянию Хлебникова. Кроме того, не мешало позаботиться и об ужине, а Велимир еще ничего не предпринял для этого.
Мне удалось шепнуть ему несколько слов. Он кинулся в буфет. Через минуту на столе высилась гора бутербродов, заслонившая от нас наших визави: Хлебников скупил все бутерброды, бывшие на стойке, но не догадался оставить хоть немного денег на фрукты и на чай, не говоря уже о вине.
Осмелев за своим прикрытием, он наконец решил разомкнуть уста. Нехитрая механика занимательной болтовни была для него китайской грамотой. Верный самому себе и совсем иначе понимая свою задачу, он произнес монолог, в котором все слова были одного корня. Корнесловя, он славословил предмет своей любви, и это звучало приблизительно так:
О скал
Оскал
Скал он
Скалон.
Он не докончил своего речетворческого гимна, так как обе девушки прыснули со смеху. Хлебников был для них только полусумасшедшим чудаком.
Почти не притронувшись к угощению, ради которого Велимир ездил в Царское Село и препирался с Гумилевым о судьбах русской литературы, Ильяшенко и Скалон поспешили удалиться из «Собаки», не пожелав использовать нас даже в качестве провожатых.
Я уплетал бутерброды, глядя на Хлебникова, угрюмо насупившегося в углу. Он был безутешен и, вероятно, еще не понимал причины своего поражения.
Бенедикт Лившиц, "Полутораглазый стрелец"
Завтра в Цапле лекция о Хлебникове. Это важно и так далее.
Однажды утром он пришел ко мне на Гулярную и объявил, что твердо решил добиться встречи, но не знает, как это сделать. Я ответил, что единственный способ — это пригласить Лелю Скалон и ее подругу, Лилю Ильяшенко, исполнительницу роли «Незнакомки», в «Бродячую Собаку», но что для этого, разумеется, нужна известная сумма денег на ужин и вино — денег, которых ни у него, ни у меня не было.
Так как он продолжал настаивать, не считаясь ни с чем, я предложил ему отправиться в ломбард с моим макинтошем и цилиндром и взять под них хоть какую-нибудь ссуду. Через час он вернулся в полном унынии: за вещи давали так мало, что он не счел нужным оставлять их в закладе.
Мы мрачно молчали, стараясь найти выход из тупика.
Вдруг лицо Велимира прояснилось:
— А не взять ли нам денег у Гумилева?
— У Гумилева? Но почему же у него?
— Потому, что он в них не стеснен, и потому, что он наш противник.
— Неудобно обращаться к человеку, который после нашего манифеста еле протягивает нам руку.
— Пустяки! Я сначала выложу ему все, что думаю о его стихах, а потом потребую денег. Он даст. Я сейчас еду в Царское, а вы на сегодня же пригласите Лелю и Лилю в «Собаку».
Он исчез, надев для большей торжественности мой злополучный цилиндр.
К вечеру он возвратился, видимо, довольный исходом поездки. Выполнил ли он в точности свое намерение или нет, об этом могла бы рассказать одна Ахматова, присутствовавшая при его разговоре с Гумилевым, но деньги он привез.
В «Бродячей Собаке» мы заняли столик в глубине зала. Велимир не спускал глаз с хорошенькой студийки, сидевшей напротив него, и лишь время от времени беззвучно шевелил губами. На мою долю выпало развлекать беседой обеих подруг, что вовсе не входило в мои планы, так как девиц я пригласил только по настоянию Хлебникова. Кроме того, не мешало позаботиться и об ужине, а Велимир еще ничего не предпринял для этого.
Мне удалось шепнуть ему несколько слов. Он кинулся в буфет. Через минуту на столе высилась гора бутербродов, заслонившая от нас наших визави: Хлебников скупил все бутерброды, бывшие на стойке, но не догадался оставить хоть немного денег на фрукты и на чай, не говоря уже о вине.
Осмелев за своим прикрытием, он наконец решил разомкнуть уста. Нехитрая механика занимательной болтовни была для него китайской грамотой. Верный самому себе и совсем иначе понимая свою задачу, он произнес монолог, в котором все слова были одного корня. Корнесловя, он славословил предмет своей любви, и это звучало приблизительно так:
О скал
Оскал
Скал он
Скалон.
Он не докончил своего речетворческого гимна, так как обе девушки прыснули со смеху. Хлебников был для них только полусумасшедшим чудаком.
Почти не притронувшись к угощению, ради которого Велимир ездил в Царское Село и препирался с Гумилевым о судьбах русской литературы, Ильяшенко и Скалон поспешили удалиться из «Собаки», не пожелав использовать нас даже в качестве провожатых.
Я уплетал бутерброды, глядя на Хлебникова, угрюмо насупившегося в углу. Он был безутешен и, вероятно, еще не понимал причины своего поражения.
Бенедикт Лившиц, "Полутораглазый стрелец"
Завтра в Цапле лекция о Хлебникове. Это важно и так далее.
At the evening of “Lenten Magic”, I introduced him to a student at a theater studio, Lelei Skalon. She immediately charmed Khlebnikov. He repeatedly asked me to help him meet her, but I, I don’t remember for what reasons, couldn’t fulfill his wish.
One morning he came to me on Gularnaya and announced that he was determined to meet, but did not know how to do it. I replied that the only way was to invite Lelu Skalon and her friend, Lilia Ilyashenko, the performer of the role of the Stranger, to Stray Dog, but that for this, of course, you need a certain amount of money for dinner and wine - money that is neither he, nor I had.
As he continued to insist, ignoring anything, I suggested that he go to the pawnshop with my mac and top hat and take a loan for them at least. An hour later he returned in despondency: they gave so little for things that he did not consider it necessary to leave them in mortgage.
We were silent gloomily, trying to find a way out of the impasse.
Suddenly Velimir's face cleared up:
“But should we take money from Gumilyov?”
- Gumilyov? But why is he?
- Because he is not constrained in them, and because he is our opponent.
- It’s inconvenient to contact a person who, after our manifesto, barely reaches out to us.
- Nothing! First, I will lay out to him everything I think about his poems, and then I will demand money. He will give. I’m going to Tsarskoye now, and for today you’ll invite Lelia and Lilia to “Dog”.
He disappeared, putting on my unfortunate top hat for more solemnity.
By evening, he returned, apparently pleased with the outcome of the trip. Whether he fulfilled exactly his intention or not, one of Akhmatova, who was present at his conversation with Gumilyov, could tell about this, but he brought the money.
In the Stray Dog, we took a table in the back of the room. Velimir kept his eyes on the pretty little studio sitting opposite him, and only from time to time he moved his lips silently. It fell on my lot to entertain both friends with a conversation, which was not at all in my plans, since I invited the girls only at the insistence of Khlebnikov. In addition, it did not hurt to take care of dinner, too, and Velimir hadn’t done anything yet.
I managed to whisper a few words to him. He rushed to the buffet. A minute later a mountain of sandwiches stood on the table, blocking our counterparts from us: Khlebnikov bought up all the sandwiches that were on the counter, but did not guess to leave at least some money for fruit and tea, not to mention wine.
Emboldened by his cover, he finally decided to open his mouth. The simple mechanics of entertaining chatter was a Chinese letter to him. True to himself and completely different understanding of his task, he uttered a monologue in which all the words were of the same root. Root, he praised the subject of his love, and it sounded something like this:
About the rocks
Grin
He rocked
The slope.
He did not finish his recital hymn, as both girls burst out laughing. Khlebnikov was for them only a half-crazy eccentric.
Almost without touching the treats, for the sake of which Velimir traveled to Tsarskoye Selo and bickered with Gumilyov about the fate of Russian literature, Ilyashenko and Skalon hastened to retire from the "Dog", not wanting to use us even as guides.
I gobbled up sandwiches, looking at Khlebnikov, grimly scoffing in the corner. He was inconsolable and probably still did not understand the reasons for his defeat.
Benedict Livshits, One-and-a-Half-Sagittarius
Tomorrow in the Heron lecture on Khlebnikov. This is important and so on.
One morning he came to me on Gularnaya and announced that he was determined to meet, but did not know how to do it. I replied that the only way was to invite Lelu Skalon and her friend, Lilia Ilyashenko, the performer of the role of the Stranger, to Stray Dog, but that for this, of course, you need a certain amount of money for dinner and wine - money that is neither he, nor I had.
As he continued to insist, ignoring anything, I suggested that he go to the pawnshop with my mac and top hat and take a loan for them at least. An hour later he returned in despondency: they gave so little for things that he did not consider it necessary to leave them in mortgage.
We were silent gloomily, trying to find a way out of the impasse.
Suddenly Velimir's face cleared up:
“But should we take money from Gumilyov?”
- Gumilyov? But why is he?
- Because he is not constrained in them, and because he is our opponent.
- It’s inconvenient to contact a person who, after our manifesto, barely reaches out to us.
- Nothing! First, I will lay out to him everything I think about his poems, and then I will demand money. He will give. I’m going to Tsarskoye now, and for today you’ll invite Lelia and Lilia to “Dog”.
He disappeared, putting on my unfortunate top hat for more solemnity.
By evening, he returned, apparently pleased with the outcome of the trip. Whether he fulfilled exactly his intention or not, one of Akhmatova, who was present at his conversation with Gumilyov, could tell about this, but he brought the money.
In the Stray Dog, we took a table in the back of the room. Velimir kept his eyes on the pretty little studio sitting opposite him, and only from time to time he moved his lips silently. It fell on my lot to entertain both friends with a conversation, which was not at all in my plans, since I invited the girls only at the insistence of Khlebnikov. In addition, it did not hurt to take care of dinner, too, and Velimir hadn’t done anything yet.
I managed to whisper a few words to him. He rushed to the buffet. A minute later a mountain of sandwiches stood on the table, blocking our counterparts from us: Khlebnikov bought up all the sandwiches that were on the counter, but did not guess to leave at least some money for fruit and tea, not to mention wine.
Emboldened by his cover, he finally decided to open his mouth. The simple mechanics of entertaining chatter was a Chinese letter to him. True to himself and completely different understanding of his task, he uttered a monologue in which all the words were of the same root. Root, he praised the subject of his love, and it sounded something like this:
About the rocks
Grin
He rocked
The slope.
He did not finish his recital hymn, as both girls burst out laughing. Khlebnikov was for them only a half-crazy eccentric.
Almost without touching the treats, for the sake of which Velimir traveled to Tsarskoye Selo and bickered with Gumilyov about the fate of Russian literature, Ilyashenko and Skalon hastened to retire from the "Dog", not wanting to use us even as guides.
I gobbled up sandwiches, looking at Khlebnikov, grimly scoffing in the corner. He was inconsolable and probably still did not understand the reasons for his defeat.
Benedict Livshits, One-and-a-Half-Sagittarius
Tomorrow in the Heron lecture on Khlebnikov. This is important and so on.
У записи 2 лайков,
1 репостов,
219 просмотров.
1 репостов,
219 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Саша Шабалинская
