У Эвелины было все: яркая внешность, друзья, докторская степень по биологии и тысячи хобби, в каждом из которых она была великолепна. Если она бралась за что-то, то уж наверняка добивалась успеха. Если она чего-то не умела – то только пока. Единственное, чего ей, самовлюбленной и эгоистичной, не хватало - это любви. В поисках этой любви, сумасшедшей, всепоглощающей и придающей смысл жизни, она меняла одних мужчин на других, других мужчин на женщин, но страсть проходила, свежесть ощущений сменялась обыденностью, а любви все не было. Всех, как ни старалась сдержаться, она сравнивала с собой, и во всех видела недостатки. Все чаще она думала о ребенке, пытаясь поверить в неизбежность материнской любви, но не могла отделаться от страха, что и собственного ребенка она может не полюбить. Решение было одно, и, как ни старалась Эвелина отбросить мысли о нем прочь, оно все крепло и крепло в ее голове. И однажды в начале лета, когда институт окончательно опустел, Эвелина заперлась в лаборатории. Спустя месяц из лаборатории вышли двое. Глядя на Нарциссу, похожую на нее как одна капля воды похожа на другую, чувствуя, что ее не волнует, что о величайшем из ее экспериментов мир никогда так и не узнает, Эвелина поняла: это любовь. Нарцисса, сразу появившаяся на свет двадцатипятилетней, впитывала знания о мире как губка. Каждое из умений Эвелины, в котором ей не удавалось достичь совершенства, она компенсировала другим: не понимая ни математики, ни биологии, она пела и рисовала так хорошо, как ее сестра не могла и мечтать. Очень скоро они стали везде появляться месте. Вместе путешествовали, вместе брали уроки верховой езды, вместе давали концерты: Эвелина играла на рояле, а Нарцисса прекрасно пела. Вместе они проводили и ночи, а когда по утрам Эвелина готовила сестре завтрак, то получала удовольствия больше, чем когда бы то ни было, когда кто-то приносил ей самой завтрак в постель. Нарцисса не терпела, когда сестра превосходила ее в чем-то. Нарцисса была капризна. Но даже в этом Эвелина узнавала себя и любила сестру такой, какая она есть. Однажды, когда после одного из затянувшихся воскресных пробуждений Нарцисса закрыла глаза и произнесла: «До чего ж я хороша!», Эвелина только обняла ее и, слегка касаясь губами ее щеки, прошептала: - Знаешь, милая, у нас с тобой так много общего! Например, мы обе любим тебя. Нарцисса только улыбнулась. Шли годы, и лишь одна из них была счастлива. Только одна из них просыпалась каждое утро рядом с любимой женщиной. Однако для Нарциссы ни череда успехов, ни любовь сестры не могли затмить самого главного чувства: ревность к Эвелине росла с каждым днем. Она ненавидела находить в ней свое отражение, ненавидела, когда говорили о них обеих, ненавидела делить с сестрой успехи – что, напротив, так радовало Эвелину. Она ненавидела быть частью целого. Она хотела быть всем. Нарцисса приготовила лошадей для конной прогулки – вороного Падишаха для себя и гнедого Луксора для Эвелины, - и отправилась выпить чаю с сестрой перед выездом. Когда конюх выводил лошадей, он заметил, что у Луксора почти перетерты ремни у подпруги. Подпругу он заменил, оставил лошадей на дворе и ушел, так что когда сестры вышли, его не было рядом,чтобы сообщить об этом. Нарцисса поехала первой. Она неслась через поля, а следом, не отставая, летела Эвелина. Нарцисса скакала все быстрее и быстрее, а затем понеслась в лес. Там поперек дорожек часто попадались поваленные деревья. Нарцисса на Падишахе легко перепрыгивала через них, но и ее сестра не отставала. Нарцисса выбирала все более сложные прыжки – Эвелина выполняла их с легкостью, и Нарцисса не понимала, почему подпруга выдерживает так долго. Нарцисса поскакала на высокую стопку сложенных бревен. Она успела услышать только, как Эвелина закричала «Остановись!» перед тем, как Падишах резко встал. От неожиданности Нарцисса оказалась на его шее и прежде, чем успела пересесть обратно в седло, конь понес. Нарцисса держалась из последних сил, когда их догнала Эвелина и, схватив коня за повод, остановила. Нарцисса спрыгнула на землю, и в тот же миг конь рванул снова, выдернув из седла еще не отпустив
Evelina had everything: a bright appearance, friends, a doctorate in biology and thousands of hobbies, in each of which she was magnificent. If she took on something, then surely she was successful. If she didn’t know something, then only for now. The only thing that she, narcissistic and selfish, lacked was love. In search of this love, crazy, all-consuming and giving meaning to life, she exchanged some men for others, other men for women, but passion passed, freshness of sensations gave way to everyday life, but there was still no love. No matter how hard she tried to restrain herself, she compared them to herself, and in all she saw flaws. Increasingly, she thought about the child, trying to believe in the inevitability of motherly love, but could not get rid of the fear that she might not love her own child either. There was only one solution, and no matter how Evelyn tried to throw thoughts of him away, it all grew stronger and stronger in her head. And once at the beginning of summer, when the institute was completely empty, Evelina locked herself in the laboratory. A month later, two came out of the laboratory. Looking at Narcissus, who looked like her, like one drop of water like another, feeling that she didn’t care that the world would never know about the greatest of her experiments, Evelina realized: this is love. Narcissa, immediately born twenty-five years old, absorbed knowledge of the world like a sponge. She compensated each of Evelina’s skills, in which she was not able to achieve perfection, with others: without understanding either mathematics or biology, she sang and painted as well as her sister could not even dream. Very soon they began to appear everywhere. They traveled together, took riding lessons together, gave concerts together: Evelina played the piano, and Narcissa sang beautifully. They spent nights together, and when Evelyn prepared breakfast for her sister in the morning, she enjoyed more than ever before when someone brought her breakfast to bed. Narcissa could not stand it when her sister excelled her in something. Narcissa was moody. But even in this, Evelina recognized herself and loved her sister for who she was. Once, when after one of the prolonged Sunday awakenings, Narcissa closed her eyes and said: “Why am I good!”, Evelina just hugged her and, slightly touching her cheek with her lips, whispered: “You know, dear, we have so much in common with you ! For example, we both love you. Narcissa just smiled. Years passed, and only one of them was happy. Only one of them woke up every morning next to her beloved woman. However, for Narcissa, neither a succession of successes, nor the sister's love could overshadow the most important feeling: jealousy for Evelyn grew every day. She hated to find her reflection in her, she hated when they both talked about them, she hated sharing successes with her sister - which, on the contrary, pleased Evelyn so much. She hated being part of the whole. She wanted to be everything. Narcissa prepared the horses for a horse ride - the black Padishah for herself and the bay Luxor for Evelina - and went to have tea with her sister before leaving. When the groom brought the horses out, he noticed that Luxor had almost frayed the girth belts. He replaced his cinch, left the horses in the yard and left, so when the sisters went out, he was not there to report this. Narcissa went first. She rushed through the fields, and then, without falling behind, flew Evelina. Narcissa rode faster and faster, and then rushed into the forest. There across the paths often fallen trees came across. The daffodil on Padishah easily jumped over them, but her sister did not lag behind. Narcissa opted for more and more difficult jumps - Evelina performed them with ease, and Narcissa did not understand why the cinch has stood for so long. Narcissa galloped on a high stack of stacked logs. She only managed to hear how Evelina cried out “Stop!” before the Padishah abruptly stood up. From surprise, Narcissus was on his neck and before she managed to get back into the saddle, the horse carried it. Narcissa held on to her last strength when Evelina caught up with them and, seizing her horse by the occasion, stopped her. Narcissa jumped to the ground, and at that moment the horse jerked again, pulling it out of the saddle before letting go
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Валентина Кернель
