Час зачатья я помню неточно.
Значит, память моя однобока.
Но зачат я был ночью, порочно,
И явился на свет не до срока.
Я рождался не в муках, не в злобе,
Девять месяцев - это не лет.
Первый срок отбывал я в утробе:
Ничего там хорошего нет.
Спасибо вам святители, что плюнули да дунули,
Что вдруг мои родители зачать меня задумали,
В те времена укромные, теперь почти былинные,
Когда срока огромные брели в этапы длинные.
Их брали в ночь зачатия, а многих даже ранее,
А вот живет же братия - моя честна компания.
Ходу, думушки резвые, ходу,
Слово, строченьки, милые, слово!
В первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.
Знать бы мне, кто так долго мурыжил -
Отыгрался бы на подлеце,
Но родился и жил я и выжил,
Дом на Первой Мещанской в конце.
Там за стеной, за стеночкою, за перегородочкой
Соседушка с соседушкою баловались водочкой.
Все жили вровень, скромно так: система коридорная,
На тридцать восемь комнаток всего одна уборная.
Здесь зуб на зуб не попадал, не грела телогреечка.
Здесь я доподлинно узнал, почем она, копеечка.
Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу.
И плевал я, здоровый трехлетка,
На воздушную эту тревогу.
Да не все то, что сверху от бога -
И народ зажигалки тушил.
И, как малая фронту подмога,
Мой песок и дырявый кувшин.
И било солнце в три ручья, сквозь дыры крыш просеяно
На Евдоким Кириллыча и Кисю Моисеевну.
Она ему: Как сыновья? - Да без вести пропавшие!
Эх, Киська, мы одна семья, вы тоже пострадавшие.
Вы тоже пострадавшие, а значит обрусевшие.-
Мои - без вести павшие, твои - безвинно севшие.
Я ушел от пеленок и сосок,
Поживал - не забыт, не заброшен.
И дразнили меня "недоносок",
Хоть и был я нормально доношен.
Маскировку пытался срывать я,
- Пленных гонят,- чего ж мы дрожим?
Возвращались отцы наши, братья
По домам, по своим да чужим.
У тети Зины кофточка с драконами, да змеями -
То у Попова Вовчика отец пришел с трофеями.
Трофейная Япония, трофейная Германия:
Пришла страна Лимония - сплошная чемодания.
Взял у отца на станции погоны, словно цацки, я,
А из эвакуации толпой валили штатские.
Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились, потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся отревели.
Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили:- зачем? - Он в ответ,
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет.
Пророчество папашино не слушал Витька с корешом:
Из коридора нашего в тюремный коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком, припрешь к стене - откажется
Прошел он коридорчиком и кончил стенкой, кажется.
Но у отцов свои умы, а что до нас касательно,
На жизнь засматривались мы вполне самостоятельно.
Все - от нас до почти годовалых
Толковищу вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.
Не досталось им даже по пуле,
В ремеслухе живи не тужи.
Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули -
Из напильников сделать ножи.
Они воткнутся в легкие
От никотина черные,
По рукоятки легкие трехцветные наборные.
Вели дела отменные сопливые острожники.
На стройке немцы пленные на хлеб меняли ножики.
Сперва играли в фантики в пристенок с крохоборами,
И вот ушли романтики из подворотен ворами.
Было время и были подвалы,
Было дело и цены снижали.
И текли, куда надо, каналы
И в конце, куда надо, впадали.
Дети бывших старшин да майоров
До бедовых широт поднялись,
Потому, что из всех коридоров
Им казалось сподручнее вниз.
Значит, память моя однобока.
Но зачат я был ночью, порочно,
И явился на свет не до срока.
Я рождался не в муках, не в злобе,
Девять месяцев - это не лет.
Первый срок отбывал я в утробе:
Ничего там хорошего нет.
Спасибо вам святители, что плюнули да дунули,
Что вдруг мои родители зачать меня задумали,
В те времена укромные, теперь почти былинные,
Когда срока огромные брели в этапы длинные.
Их брали в ночь зачатия, а многих даже ранее,
А вот живет же братия - моя честна компания.
Ходу, думушки резвые, ходу,
Слово, строченьки, милые, слово!
В первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.
Знать бы мне, кто так долго мурыжил -
Отыгрался бы на подлеце,
Но родился и жил я и выжил,
Дом на Первой Мещанской в конце.
Там за стеной, за стеночкою, за перегородочкой
Соседушка с соседушкою баловались водочкой.
Все жили вровень, скромно так: система коридорная,
На тридцать восемь комнаток всего одна уборная.
Здесь зуб на зуб не попадал, не грела телогреечка.
Здесь я доподлинно узнал, почем она, копеечка.
Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу.
И плевал я, здоровый трехлетка,
На воздушную эту тревогу.
Да не все то, что сверху от бога -
И народ зажигалки тушил.
И, как малая фронту подмога,
Мой песок и дырявый кувшин.
И било солнце в три ручья, сквозь дыры крыш просеяно
На Евдоким Кириллыча и Кисю Моисеевну.
Она ему: Как сыновья? - Да без вести пропавшие!
Эх, Киська, мы одна семья, вы тоже пострадавшие.
Вы тоже пострадавшие, а значит обрусевшие.-
Мои - без вести павшие, твои - безвинно севшие.
Я ушел от пеленок и сосок,
Поживал - не забыт, не заброшен.
И дразнили меня "недоносок",
Хоть и был я нормально доношен.
Маскировку пытался срывать я,
- Пленных гонят,- чего ж мы дрожим?
Возвращались отцы наши, братья
По домам, по своим да чужим.
У тети Зины кофточка с драконами, да змеями -
То у Попова Вовчика отец пришел с трофеями.
Трофейная Япония, трофейная Германия:
Пришла страна Лимония - сплошная чемодания.
Взял у отца на станции погоны, словно цацки, я,
А из эвакуации толпой валили штатские.
Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились, потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся отревели.
Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили:- зачем? - Он в ответ,
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет.
Пророчество папашино не слушал Витька с корешом:
Из коридора нашего в тюремный коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком, припрешь к стене - откажется
Прошел он коридорчиком и кончил стенкой, кажется.
Но у отцов свои умы, а что до нас касательно,
На жизнь засматривались мы вполне самостоятельно.
Все - от нас до почти годовалых
Толковищу вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.
Не досталось им даже по пуле,
В ремеслухе живи не тужи.
Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули -
Из напильников сделать ножи.
Они воткнутся в легкие
От никотина черные,
По рукоятки легкие трехцветные наборные.
Вели дела отменные сопливые острожники.
На стройке немцы пленные на хлеб меняли ножики.
Сперва играли в фантики в пристенок с крохоборами,
И вот ушли романтики из подворотен ворами.
Было время и были подвалы,
Было дело и цены снижали.
И текли, куда надо, каналы
И в конце, куда надо, впадали.
Дети бывших старшин да майоров
До бедовых широт поднялись,
Потому, что из всех коридоров
Им казалось сподручнее вниз.
I remember the hour of conception inaccurately.
Means, my memory is one-sided.
But I was conceived at night, viciously,
And he was born before the deadline.
I was born not in agony, not in anger,
Nine months is not years.
The first term I served in the womb:
There is nothing good there.
Thank you saints for spitting and blowing,
What suddenly did my parents conceive me,
In those days, secluded, now almost epic,
When the term is enormous wandered into stages long.
They were taken on the night of conception, and many even earlier,
But the brethren live - my honest company.
Go, dummy frisky, go,
Word, scribble, lovely, word!
The first time I got freedom
By decree of the thirty-eighth.
If I knew who had been scribbling for so long -
I would have fought back on a scoundrel
But I was born and lived and survived
House on the First Meshchanskaya at the end.
Behind the wall, behind the wall, behind the partition
The neighbor and the neighbor indulged in vodka.
Everyone lived on a modest basis like this: the corridor system,
There are only one restroom for thirty-eight rooms.
Here the tooth didn’t fall onto the tooth, the quilted jacket did not warm.
Here I know for sure how much she is, a penny.
The neighbor wasn’t afraid of the siren,
And mother got used to her little by little.
And I spat, a healthy three-year-old,
On the air this alarm.
Yes, not everything that is above God
And the people put out the lighters.
And, as a small help front,
My sand and a holey jug.
And the sun beat in three streams, sifted through the holes of the roofs
To Evdokim Kirillich and Kissya Moiseevna.
She told him: Like sons? - Yes, missing!
Eh, Kitty, we are one family, you are also affected.
You are also injured, and therefore Russified .-
Mine - the fallen, yours - sat down innocently.
I walked away from the diapers and the nipple
He lived - not forgotten, not abandoned.
And teased me "bastard"
Although I was normally full-term.
I tried to disguise the disguise
- Prisoners are being driven, - why are we shaking?
Our fathers were returning, brothers
To homes, to their own and strangers.
Aunt Zina has a blouse with dragons and snakes -
That father Popov Vovchik came with trophies.
Trophy Japan, Trophy Germany:
The country of Limonia has come - continuous suitcases.
I took shoulder straps from my father at the station, like tsatsk, I,
And from the evacuation crowd threw civilians.
They looked around, got around,
We hung over, then sobered up.
And those who waited cried
Those who did not wait roared.
Father Vitkin and Genka began digging the metro,
We asked: - why? - He answered,
Like, the corridors end with a wall,
And the tunnels bring to light.
Papashino’s prophecy did not listen to Vitka with a sidekick:
From our corridor to the prison corridor left.
Yes, he was always a debater, if you stick to the wall, he will refuse
He went through a corridor and ended up with a wall, it seems.
But fathers have their own minds, and as for us,
We looked at life quite independently.
Everything from us to almost one year olds
The corpse was led to the spotted blood,
And in the basements and semi-basements
The kids wanted tanks.
They didn’t even get the pool,
Do not live in the craft.
Neither dare nor risk, but took a chance -
Make knives from files.
They get stuck in the lungs
From nicotine black
On the handle light three-colored typesetting.
Delivered excellent snotty jerkers.
At the construction site, the Germans captured prisoners for bread changed knives.
At first they played candy wrappers in the wall with little crooks,
And now the romantics left the gateway to thieves.
There was time and there were cellars
It was the case and prices were reduced.
And the channels flowed where needed
And in the end, where necessary, fell into.
Children of former elders and majors
To the disaster latitudes have risen,
Because of all the corridors
They seemed more comfortable down.
Means, my memory is one-sided.
But I was conceived at night, viciously,
And he was born before the deadline.
I was born not in agony, not in anger,
Nine months is not years.
The first term I served in the womb:
There is nothing good there.
Thank you saints for spitting and blowing,
What suddenly did my parents conceive me,
In those days, secluded, now almost epic,
When the term is enormous wandered into stages long.
They were taken on the night of conception, and many even earlier,
But the brethren live - my honest company.
Go, dummy frisky, go,
Word, scribble, lovely, word!
The first time I got freedom
By decree of the thirty-eighth.
If I knew who had been scribbling for so long -
I would have fought back on a scoundrel
But I was born and lived and survived
House on the First Meshchanskaya at the end.
Behind the wall, behind the wall, behind the partition
The neighbor and the neighbor indulged in vodka.
Everyone lived on a modest basis like this: the corridor system,
There are only one restroom for thirty-eight rooms.
Here the tooth didn’t fall onto the tooth, the quilted jacket did not warm.
Here I know for sure how much she is, a penny.
The neighbor wasn’t afraid of the siren,
And mother got used to her little by little.
And I spat, a healthy three-year-old,
On the air this alarm.
Yes, not everything that is above God
And the people put out the lighters.
And, as a small help front,
My sand and a holey jug.
And the sun beat in three streams, sifted through the holes of the roofs
To Evdokim Kirillich and Kissya Moiseevna.
She told him: Like sons? - Yes, missing!
Eh, Kitty, we are one family, you are also affected.
You are also injured, and therefore Russified .-
Mine - the fallen, yours - sat down innocently.
I walked away from the diapers and the nipple
He lived - not forgotten, not abandoned.
And teased me "bastard"
Although I was normally full-term.
I tried to disguise the disguise
- Prisoners are being driven, - why are we shaking?
Our fathers were returning, brothers
To homes, to their own and strangers.
Aunt Zina has a blouse with dragons and snakes -
That father Popov Vovchik came with trophies.
Trophy Japan, Trophy Germany:
The country of Limonia has come - continuous suitcases.
I took shoulder straps from my father at the station, like tsatsk, I,
And from the evacuation crowd threw civilians.
They looked around, got around,
We hung over, then sobered up.
And those who waited cried
Those who did not wait roared.
Father Vitkin and Genka began digging the metro,
We asked: - why? - He answered,
Like, the corridors end with a wall,
And the tunnels bring to light.
Papashino’s prophecy did not listen to Vitka with a sidekick:
From our corridor to the prison corridor left.
Yes, he was always a debater, if you stick to the wall, he will refuse
He went through a corridor and ended up with a wall, it seems.
But fathers have their own minds, and as for us,
We looked at life quite independently.
Everything from us to almost one year olds
The corpse was led to the spotted blood,
And in the basements and semi-basements
The kids wanted tanks.
They didn’t even get the pool,
Do not live in the craft.
Neither dare nor risk, but took a chance -
Make knives from files.
They get stuck in the lungs
From nicotine black
On the handle light three-colored typesetting.
Delivered excellent snotty jerkers.
At the construction site, the Germans captured prisoners for bread changed knives.
At first they played candy wrappers in the wall with little crooks,
And now the romantics left the gateway to thieves.
There was time and there were cellars
It was the case and prices were reduced.
And the channels flowed where needed
And in the end, where necessary, fell into.
Children of former elders and majors
To the disaster latitudes have risen,
Because of all the corridors
They seemed more comfortable down.
У записи 4 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Игорь Миляев
