Открываю для себя заново Юнну Мориц:
http://junna-moric.ru/stixi/
Туманной зарею
Памяти Михаилу Светлову
Когда вокзалы стали мне ночлегом,
А телеграфы — письменным столом,
Взошел январь, изъяны сдобрил снегом,
И люди мерзли даже под крылом.
В троллейбусе оттаивали руки
И покрывались огненной корой.
С отцом навеки я была в разлуке
И в горькой распре с мамой и сестрой.
Они писали почерком наклонным,
Слова от боли ставя невпопад,
Что я была недавно чемпионом
Химических и физолимпиад.
Что я качусь, качусь неумолимо,
И докачусь, и окажусь на дне,
И странно, что народ проходит мимо
Таких, как я, или подобных мне.
А я сияла раз в три дня в столовке,
Из-под волос бежал счастливый пот
На вкусный хлеб, на шницель в панировке,
И дважды в месяц — в яблочный компот.
На мне болтались кофта, шарф и юбка,
И плащ — на дождь, на солнышко и снег.
Но позади осталась душегубка
Возможностей, отвергнутых навек!
Я поднимала воротник повыше
И понимала, что дела плохи.
На почте, где никто меня не слышал,
Я написала гордые стихи.
Я избегала приходить к обеду
В дома друзей в четыре или в шесть.
Я тихо шла по золотому следу
И не писала так, чтоб лучше есть.
И, засыпая на вокзальной лавке,
Я видела сквозь пенистый сугроб,
Как мать в пальто, застегнутом булавкой,
Меня целует, молодая, в лоб.
Дышала радость горячо и близко,
На вид ей было девятнадцать лет.
И оставалась у виска записка:
«Босяк! Приди к Светлову на обед».
Юнна Мориц
http://junna-moric.ru/stixi/
Туманной зарею
Памяти Михаилу Светлову
Когда вокзалы стали мне ночлегом,
А телеграфы — письменным столом,
Взошел январь, изъяны сдобрил снегом,
И люди мерзли даже под крылом.
В троллейбусе оттаивали руки
И покрывались огненной корой.
С отцом навеки я была в разлуке
И в горькой распре с мамой и сестрой.
Они писали почерком наклонным,
Слова от боли ставя невпопад,
Что я была недавно чемпионом
Химических и физолимпиад.
Что я качусь, качусь неумолимо,
И докачусь, и окажусь на дне,
И странно, что народ проходит мимо
Таких, как я, или подобных мне.
А я сияла раз в три дня в столовке,
Из-под волос бежал счастливый пот
На вкусный хлеб, на шницель в панировке,
И дважды в месяц — в яблочный компот.
На мне болтались кофта, шарф и юбка,
И плащ — на дождь, на солнышко и снег.
Но позади осталась душегубка
Возможностей, отвергнутых навек!
Я поднимала воротник повыше
И понимала, что дела плохи.
На почте, где никто меня не слышал,
Я написала гордые стихи.
Я избегала приходить к обеду
В дома друзей в четыре или в шесть.
Я тихо шла по золотому следу
И не писала так, чтоб лучше есть.
И, засыпая на вокзальной лавке,
Я видела сквозь пенистый сугроб,
Как мать в пальто, застегнутом булавкой,
Меня целует, молодая, в лоб.
Дышала радость горячо и близко,
На вид ей было девятнадцать лет.
И оставалась у виска записка:
«Босяк! Приди к Светлову на обед».
Юнна Мориц
I rediscover Yunna Moritz:
http://junna-moric.ru/stixi/
Misty dawn
In memory of Mikhail Svetlov
When the stations became my overnight,
And telegraphs - a desk,
January has risen, flaws flavored with snow,
And people were freezing even under the wing.
Hands thawed in a trolleybus
And covered with a fiery bark.
I was separated forever from my father
And in a bitter feud with mom and sister.
They wrote in slanted writing,
Words of pain out of place,
That I was a champion recently
Chemical and physical olympiads.
That I roll, roll inexorably
And I will roll, and I will be at the bottom
And it’s strange that people pass by
Like me, or like me.
And I shone every three days in the canteen,
Happy sweat ran from under the hair
Delicious bread, breaded schnitzel,
And twice a month - in an apple compote.
A sweater, a scarf and a skirt dangled over me,
And a raincoat - in the rain, in the sun and snow.
But behind the gas chamber
Opportunities forever rejected!
I raised my collar higher
And I realized that things were bad.
At the post office where no one heard me
I wrote proud poems.
I avoided coming to dinner
At home, friends at four or six.
I walked quietly on the golden trail
And I didn’t write in such a way as to eat better.
And falling asleep at the station bench,
I saw through the foamy snowdrift
Like a mother in a coat buttoned
Kisses me, young, on the forehead.
Breathed joy hot and close
She looked nineteen years old.
And a note remained at the temple:
"Tramp! Come to Svetlov for lunch. ”
Yunna Moritz
http://junna-moric.ru/stixi/
Misty dawn
In memory of Mikhail Svetlov
When the stations became my overnight,
And telegraphs - a desk,
January has risen, flaws flavored with snow,
And people were freezing even under the wing.
Hands thawed in a trolleybus
And covered with a fiery bark.
I was separated forever from my father
And in a bitter feud with mom and sister.
They wrote in slanted writing,
Words of pain out of place,
That I was a champion recently
Chemical and physical olympiads.
That I roll, roll inexorably
And I will roll, and I will be at the bottom
And it’s strange that people pass by
Like me, or like me.
And I shone every three days in the canteen,
Happy sweat ran from under the hair
Delicious bread, breaded schnitzel,
And twice a month - in an apple compote.
A sweater, a scarf and a skirt dangled over me,
And a raincoat - in the rain, in the sun and snow.
But behind the gas chamber
Opportunities forever rejected!
I raised my collar higher
And I realized that things were bad.
At the post office where no one heard me
I wrote proud poems.
I avoided coming to dinner
At home, friends at four or six.
I walked quietly on the golden trail
And I didn’t write in such a way as to eat better.
And falling asleep at the station bench,
I saw through the foamy snowdrift
Like a mother in a coat buttoned
Kisses me, young, on the forehead.
Breathed joy hot and close
She looked nineteen years old.
And a note remained at the temple:
"Tramp! Come to Svetlov for lunch. ”
Yunna Moritz
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
