»Russland, wach auf!« («Россия, проснись!»)
Одно из последних интервью с нами с [id8577196|Джоном] на тему фотографии, победившей ровно год назад в конкурсе World Press Photo, вышло на днях в немецкой еженедельной воскресной газете.
---
Джон и Алекс, двое парней с World Press Photo 2015, о систематическом насилии против гомосексуалов в путинском государстве.
Джон и Алекс молоды и любят друг друга. У нас сегодня это не было бы чем-то особенным, однако живут они в Санкт-Петербурге и привнесли этот мотив на обозрение мировой общественности через World Press Photo 2015. Рене Ларгшторфер встретился с ними в Санкт-Петербурге и узнал, почему они не желают оставлять Россию, несмотря на многочисленные гомофобные нападения, переломы и открытый полицейский произвол, отчего они никогда бы не запросили убежища за границей, и чего они желают для будущего России.
Джон и Алекс, как российские СМИ представили World Press Photo года с вами в качестве мотива?
Алекс: Были некоторые сообщения в печатной прессе, но фото в России знаменитым не стало, разве что интернет-СМИ об этом сообщали. Гораздо больше говорили о более поздних фотографиях, из Донбасса, к примеру. Кроме того, мы видели одну или две статьи, в которых негативно освещалось World Press Photo. Таким журналистам было «очевидно», что фото победило только потому, что Америка и Европа продвигают в России гомосексуальность и хотят изменить россиян.
Около 80% россиян не принимают гомосексуальность. Почему это так?
Алекс: Наше правительство пропагандирует традиционные, т.е. православные отношения, хотя наша Конституция и говорит, что Россия — светское государство. Тем не менее, еще никогда не было большей религиозной пропаганды, чем сейчас. Еще никогда стиль жизни столь большого числа людей не был обозначен как ложный. Правительство говорит: ты не можешь быть геем, т.к. это противоречит традиции, и церковь против этого.
Переживали ли вы преступления на почве ненависти или акты насилия против гомосексуалов?
Джон: Мне ломали нос, дважды, в самом центре Санкт-Петербурга. Другой раз меня угрожали сбросить в реку.
Алекс: Три года назад мне сломали челюсть, только потому, что я проходил мимо гей-клуба, в который я даже не заходил. Тот, кто это сделал, увидел, как я прохожу мимо, предположил, что я гей, и после пары вопросов ударил. Как-то раз ворвались на наше Радужное кофепитие с бейсбольными битами и атаковали людей. Одному из наших друзей выстрелили в лицо газовым пистолетом, с тех пор он слеп на один глаз. Так что да, и мы сами, и наши знакомые переживали гомофобные преступления на почве ненависти.
Были последствия со стороны российской юстиции?
Джон: Нет. Нападавших почти не пытались искать и осудить. А даже если и находили, то суд устанавливал следующее: это было не преступление на почве ненависти, а простое хулиганство. Например, когда я подал заявление в полицию и принес из больницы справку о переломе носа, полицейские сказали, что перезвонили в клинику, и в ней не было никаких записей, относительно меня. Это была ложь полиции, в конце концов, я сам сделал копию моего диагноза еще в больнице. Основная проблема в том, что полиция говорит, будто нападения на гомосексуалов не только не преступления на почве ненависти, но и не проблема вообще.
Вы работаете над тем, чтобы это изменить?
Джон: Да, одна из наших целей — чтобы ЛГБТ-люди были законодательно признаны социальной группой. Конституция России, собственно, и говорит, что все люди равны, независимо от того, какого они пола, к какой религии себя относят, какой они сексуальной ориентации и так далее. Удалось бы нам провести закон, в котором ЛГБТ были бы категорично обозначены социальной группой, тогда нападения на нас наконец-то оценивались бы как преступления на почве ненависти и наказывались бы жестко. А пока полиция просто отговаривается. Первое, что полицейские спросили после перелома моего носа, было, не украли ли у меня ничего. И когда я сказал: «нет», — ответ полиции был: «А, ну тогда все в порядке».
Вы уже думали покинуть Россию, чтобы иметь возможность зарегистрировать брак и усыновить детей?
Джон: Я люблю Санкт-Петербург. Вероятно, и Россию я люблю. Я останусь здесь до того, пока не произойдет нечто настолько плохое, что вынудило бы меня эмигрировать. Например, если только так я смогу спасти свою жизнь. Но я бы никогда не стал просить политического убежища в другой стране, поскольку это означало бы, что я никогда не смогу вернуться в Россию.
Алекс: В 2013-м меня пригласили на работу в Сан-Франциско, и я начал готовить для этого бумаги. Затем я познакомился с Джоном и понял, что мне нужно остаться здесь, в том числе для того, чтобы поддержать наше совместное дело — ЛГБТ-движение.
Почему?
Алекс: Мне кажется, что лучше изменить эту страну, чем сбежать из неё. Даже если для нас здесь нелегко: я люблю эту страну, этот город, мою семью и друзей. Я хочу оставаться и жить здесь. А еще я хотел бы, чтобы эта страна начала принимать меня и моих друзей такими, какие они есть.
Что бы вы пожелали будущему вашей страны и российских гомосексуалов?
Алекс: Я думаю, самое важное — открытость и честность. По отношению к себе, своей семье, друзьям и всем остальным. Потому что только когда ты открыт, ты можешь быть самим собой, и только тогда ты можешь менять общество шаг за шагом. России я желаю, чтобы она наконец проснулась. Это как кошмарный сон, который уж слишком долго длится. Россия, проснись!
Спасибо [id67682131|Лёше Василенко] за помощь с переводом.
Одно из последних интервью с нами с [id8577196|Джоном] на тему фотографии, победившей ровно год назад в конкурсе World Press Photo, вышло на днях в немецкой еженедельной воскресной газете.
---
Джон и Алекс, двое парней с World Press Photo 2015, о систематическом насилии против гомосексуалов в путинском государстве.
Джон и Алекс молоды и любят друг друга. У нас сегодня это не было бы чем-то особенным, однако живут они в Санкт-Петербурге и привнесли этот мотив на обозрение мировой общественности через World Press Photo 2015. Рене Ларгшторфер встретился с ними в Санкт-Петербурге и узнал, почему они не желают оставлять Россию, несмотря на многочисленные гомофобные нападения, переломы и открытый полицейский произвол, отчего они никогда бы не запросили убежища за границей, и чего они желают для будущего России.
Джон и Алекс, как российские СМИ представили World Press Photo года с вами в качестве мотива?
Алекс: Были некоторые сообщения в печатной прессе, но фото в России знаменитым не стало, разве что интернет-СМИ об этом сообщали. Гораздо больше говорили о более поздних фотографиях, из Донбасса, к примеру. Кроме того, мы видели одну или две статьи, в которых негативно освещалось World Press Photo. Таким журналистам было «очевидно», что фото победило только потому, что Америка и Европа продвигают в России гомосексуальность и хотят изменить россиян.
Около 80% россиян не принимают гомосексуальность. Почему это так?
Алекс: Наше правительство пропагандирует традиционные, т.е. православные отношения, хотя наша Конституция и говорит, что Россия — светское государство. Тем не менее, еще никогда не было большей религиозной пропаганды, чем сейчас. Еще никогда стиль жизни столь большого числа людей не был обозначен как ложный. Правительство говорит: ты не можешь быть геем, т.к. это противоречит традиции, и церковь против этого.
Переживали ли вы преступления на почве ненависти или акты насилия против гомосексуалов?
Джон: Мне ломали нос, дважды, в самом центре Санкт-Петербурга. Другой раз меня угрожали сбросить в реку.
Алекс: Три года назад мне сломали челюсть, только потому, что я проходил мимо гей-клуба, в который я даже не заходил. Тот, кто это сделал, увидел, как я прохожу мимо, предположил, что я гей, и после пары вопросов ударил. Как-то раз ворвались на наше Радужное кофепитие с бейсбольными битами и атаковали людей. Одному из наших друзей выстрелили в лицо газовым пистолетом, с тех пор он слеп на один глаз. Так что да, и мы сами, и наши знакомые переживали гомофобные преступления на почве ненависти.
Были последствия со стороны российской юстиции?
Джон: Нет. Нападавших почти не пытались искать и осудить. А даже если и находили, то суд устанавливал следующее: это было не преступление на почве ненависти, а простое хулиганство. Например, когда я подал заявление в полицию и принес из больницы справку о переломе носа, полицейские сказали, что перезвонили в клинику, и в ней не было никаких записей, относительно меня. Это была ложь полиции, в конце концов, я сам сделал копию моего диагноза еще в больнице. Основная проблема в том, что полиция говорит, будто нападения на гомосексуалов не только не преступления на почве ненависти, но и не проблема вообще.
Вы работаете над тем, чтобы это изменить?
Джон: Да, одна из наших целей — чтобы ЛГБТ-люди были законодательно признаны социальной группой. Конституция России, собственно, и говорит, что все люди равны, независимо от того, какого они пола, к какой религии себя относят, какой они сексуальной ориентации и так далее. Удалось бы нам провести закон, в котором ЛГБТ были бы категорично обозначены социальной группой, тогда нападения на нас наконец-то оценивались бы как преступления на почве ненависти и наказывались бы жестко. А пока полиция просто отговаривается. Первое, что полицейские спросили после перелома моего носа, было, не украли ли у меня ничего. И когда я сказал: «нет», — ответ полиции был: «А, ну тогда все в порядке».
Вы уже думали покинуть Россию, чтобы иметь возможность зарегистрировать брак и усыновить детей?
Джон: Я люблю Санкт-Петербург. Вероятно, и Россию я люблю. Я останусь здесь до того, пока не произойдет нечто настолько плохое, что вынудило бы меня эмигрировать. Например, если только так я смогу спасти свою жизнь. Но я бы никогда не стал просить политического убежища в другой стране, поскольку это означало бы, что я никогда не смогу вернуться в Россию.
Алекс: В 2013-м меня пригласили на работу в Сан-Франциско, и я начал готовить для этого бумаги. Затем я познакомился с Джоном и понял, что мне нужно остаться здесь, в том числе для того, чтобы поддержать наше совместное дело — ЛГБТ-движение.
Почему?
Алекс: Мне кажется, что лучше изменить эту страну, чем сбежать из неё. Даже если для нас здесь нелегко: я люблю эту страну, этот город, мою семью и друзей. Я хочу оставаться и жить здесь. А еще я хотел бы, чтобы эта страна начала принимать меня и моих друзей такими, какие они есть.
Что бы вы пожелали будущему вашей страны и российских гомосексуалов?
Алекс: Я думаю, самое важное — открытость и честность. По отношению к себе, своей семье, друзьям и всем остальным. Потому что только когда ты открыт, ты можешь быть самим собой, и только тогда ты можешь менять общество шаг за шагом. России я желаю, чтобы она наконец проснулась. Это как кошмарный сон, который уж слишком долго длится. Россия, проснись!
Спасибо [id67682131|Лёше Василенко] за помощь с переводом.
"Russland, wach auf!" ("Russia, wake up!")
One of the last interviews we had with [id8577196 | John] on the subject of a photo that won exactly one year ago in the World Press Photo contest, was published the other day in a German weekly Sunday newspaper.
---
John and Alex, two guys from World Press Photo 2015, about systematic violence against homosexuals in Putin's state.
John and Alex are young and love each other. This would not be something special with us today, however, they live in St. Petersburg and brought this motive to the world public through World Press Photo 2015. Rene Largstorfer met with them in St. Petersburg and found out why they did not want to leave Russia, despite numerous homophobic attacks, fractures and open police arbitrariness, why would they never seek asylum abroad, and what do they want for the future of Russia.
John and Alex, how did the Russian media present World Press Photo of the year with you as a motive?
Alex: There were some reports in the print press, but the photo in Russia did not become famous, except that the online media reported it. We talked much more about later photographs from the Donbass, for example. In addition, we saw one or two articles that negatively covered World Press Photo. It was “obvious” to such journalists that the photo won only because America and Europe promote homosexuality in Russia and want to change the Russians.
About 80% of Russians do not accept homosexuality. Why is this so?
Alex: Our government promotes traditional, i.e. Orthodox relations, although our Constitution says that Russia is a secular state. However, there has never been more religious propaganda than now. Never before has the lifestyle of so many people been labeled false. The government says: you cannot be gay, because it is contrary to tradition, and the church is against it.
Have you survived hate crimes or acts of violence against homosexuals?
John: They broke my nose, twice, in the very center of St. Petersburg. Another time they threatened to throw me into the river.
Alex: Three years ago my jaw was broken, just because I walked past a gay club that I didn’t even enter. The one who did this saw me passing by, suggested that I was gay, and after a couple of questions hit. Somehow, they broke into our Rainbow Coffee Party with baseball bats and attacked people. One of our friends was shot in the face with a gas pistol, and since then he has been blind in one eye. So yes, both ourselves and our friends experienced homophobic hate crimes.
Were there any consequences on the part of Russian justice?
John: No. The attackers were hardly tried to seek and condemn. And even if they did, the court found the following: it was not a hate crime, but mere hooliganism. For example, when I filed a statement with the police and brought a certificate of a nose fracture from the hospital, the police said that they had called back to the clinic and there were no records about me. It was a lie of the police, in the end, I myself made a copy of my diagnosis while still in the hospital. The main problem is that the police say that attacks on homosexuals are not only not hate crimes, but not a problem at all.
Are you working to change this?
John: Yes, one of our goals is for LGBT people to be recognized by law as a social group. The Russian Constitution, in fact, says that all people are equal, regardless of what gender they are, what religion they relate to, what kind of sexual orientation they are, and so on. We would be able to pass a law in which LGBT people would be categorically designated by a social group, then attacks on us would finally be assessed as hate crimes and would be punished severely. In the meantime, the police are just dissuading. The first thing the police asked after my nose was broken was if they stole anything from me. And when I said: “no,” the police response was: “Ah, well then everything is all right.”
Have you already thought to leave Russia to be able to register a marriage and adopt children?
John: I love St. Petersburg. Probably, I love Russia. I will stay here until something so bad happens that would force me to emigrate. For example, if only this way I can save my life. But I would never ask for political asylum in another country, because that would mean that I could never return to Russia.
Alex: In 2013, I was invited to work in San Francisco, and I began to prepare for this paper. Then I met John and realized that I needed to stay here, including in order to support our joint cause - the LGBT movement.
Why?
Alex: It seems to me that it is better to change this country than to escape from it. Even if it’s not easy for us here: I love this country, this city, my family and friends. I want to stay and live here. And I would also like this country to start accepting me and my friends as they are.
What would you wish for the future
One of the last interviews we had with [id8577196 | John] on the subject of a photo that won exactly one year ago in the World Press Photo contest, was published the other day in a German weekly Sunday newspaper.
---
John and Alex, two guys from World Press Photo 2015, about systematic violence against homosexuals in Putin's state.
John and Alex are young and love each other. This would not be something special with us today, however, they live in St. Petersburg and brought this motive to the world public through World Press Photo 2015. Rene Largstorfer met with them in St. Petersburg and found out why they did not want to leave Russia, despite numerous homophobic attacks, fractures and open police arbitrariness, why would they never seek asylum abroad, and what do they want for the future of Russia.
John and Alex, how did the Russian media present World Press Photo of the year with you as a motive?
Alex: There were some reports in the print press, but the photo in Russia did not become famous, except that the online media reported it. We talked much more about later photographs from the Donbass, for example. In addition, we saw one or two articles that negatively covered World Press Photo. It was “obvious” to such journalists that the photo won only because America and Europe promote homosexuality in Russia and want to change the Russians.
About 80% of Russians do not accept homosexuality. Why is this so?
Alex: Our government promotes traditional, i.e. Orthodox relations, although our Constitution says that Russia is a secular state. However, there has never been more religious propaganda than now. Never before has the lifestyle of so many people been labeled false. The government says: you cannot be gay, because it is contrary to tradition, and the church is against it.
Have you survived hate crimes or acts of violence against homosexuals?
John: They broke my nose, twice, in the very center of St. Petersburg. Another time they threatened to throw me into the river.
Alex: Three years ago my jaw was broken, just because I walked past a gay club that I didn’t even enter. The one who did this saw me passing by, suggested that I was gay, and after a couple of questions hit. Somehow, they broke into our Rainbow Coffee Party with baseball bats and attacked people. One of our friends was shot in the face with a gas pistol, and since then he has been blind in one eye. So yes, both ourselves and our friends experienced homophobic hate crimes.
Were there any consequences on the part of Russian justice?
John: No. The attackers were hardly tried to seek and condemn. And even if they did, the court found the following: it was not a hate crime, but mere hooliganism. For example, when I filed a statement with the police and brought a certificate of a nose fracture from the hospital, the police said that they had called back to the clinic and there were no records about me. It was a lie of the police, in the end, I myself made a copy of my diagnosis while still in the hospital. The main problem is that the police say that attacks on homosexuals are not only not hate crimes, but not a problem at all.
Are you working to change this?
John: Yes, one of our goals is for LGBT people to be recognized by law as a social group. The Russian Constitution, in fact, says that all people are equal, regardless of what gender they are, what religion they relate to, what kind of sexual orientation they are, and so on. We would be able to pass a law in which LGBT people would be categorically designated by a social group, then attacks on us would finally be assessed as hate crimes and would be punished severely. In the meantime, the police are just dissuading. The first thing the police asked after my nose was broken was if they stole anything from me. And when I said: “no,” the police response was: “Ah, well then everything is all right.”
Have you already thought to leave Russia to be able to register a marriage and adopt children?
John: I love St. Petersburg. Probably, I love Russia. I will stay here until something so bad happens that would force me to emigrate. For example, if only this way I can save my life. But I would never ask for political asylum in another country, because that would mean that I could never return to Russia.
Alex: In 2013, I was invited to work in San Francisco, and I began to prepare for this paper. Then I met John and realized that I needed to stay here, including in order to support our joint cause - the LGBT movement.
Why?
Alex: It seems to me that it is better to change this country than to escape from it. Even if it’s not easy for us here: I love this country, this city, my family and friends. I want to stay and live here. And I would also like this country to start accepting me and my friends as they are.
What would you wish for the future
У записи 65 лайков,
8 репостов.
8 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Алекс Семёнов
